Достоинство поэтического слова

Региональное литературоведение Балкарии и Карачая обогатилось новой монографией, в которой центральное место отведено исследованию форм художественного осмысления событий, связанных со сталинской депортацией горцев.

Эта невиданная ранее в истории – по масштабу людских потерь равная военным, по последствиям неподдающаяся рациональному объяснению – трагедия была направлена на стирание, духовное убийство целых народов. Их делили на «плохих» и «хороших», реализуя подобный «метод селекции» с крайним цинизмом.

Дух человека, живущего в народе, преодолевая ограниченность, участвует в эпическом бытии мира. Выживание, сохранность народа и его языка на фоне «технократического апокалипсиса» становятся из витальной цели целью духовной, конструируя «национальную идею» на более высоком ее витке.

Тема депортации изучена Б. А. Берберовым на материале народной и профессиональной поэзии, с широким привлечением мемуарной и документальной прозы. Книга представляет собою сборник апробированных публикаций автора, и в то же время – единое исследование. Логика научного анализа заметна в последовательности ввода персоналий, в описании этапов, в членении, периодизации и классификации материала по художественному и содержательному принципам.

Первичность, можно сказать, уникальность материала потребовала от автора системного подхода к осмыслению проблемы. В других, публиковавшихся ранее работах акцент при изучении данной темы был связан в основном с вопросами политическими. В этой же книге исследование возвращает тему депортации в русло народной жизни и истории.

Поэзия войны и переселения обозначила новый экзистенциальный рубеж карачаево-балкарской поэзии, придав ей антропологические аспекты. Отрадным является тот факт, что автор ставит художественную практику «поэзии выселения» на соответствующую методологическую базу (разделы «Насилие как антропологическая проблема», «Человек и депортация»), выявляя актуальную составляющую современного цивилизационного процесса в любом обществе. Методология «работает» на всем поле анализа поэтики, а не наспех продекларирована, как зачастую случалось в иных исследованиях.

Четкая грань между категориями «фольклор выселения» и «литературная поэзия» дает возможность обозначить специфические черты фольклорной поэтики, такие, как синхронность события и его воплощения, открытость эмоции и гражданского народного чувства в плачах и вопрошаниях, отсутствие авторской самоцензуры. Такая поэзия институционально закрепляла в сознании народа его духовную и языковую целостность – более реальную, нежели преходящие исторические обстоятельства. Указанное разделение на фольклорную / письменную (литературную) поэтику дает возможность исследователю дифференцировать и особенности последней. Проведен анализ приемов иносказания – «эзопова языка» и подтекстовой символизации кавказских природных образов – горы, реки, «тень орла» и др.

Благодаря выделенному автором антропологическому аспекту научной проблемы новая книга приобрела замечательную особенность: экстремальность жизненного фона насыщает и пейзажную лирику выраженной динамикой концепта «человек и природа». В таком ракурсе, когда пейзажу придан статус этноприроды, у физического пространства ярко выражено измерение философское. Горы – не только среда, но и крепость духа в ее вершинном выражении. Драматичность смены пространства бытия передана через сравнение горного и степного миров, последствия этой перемены становятся источником трагедии.

Автор проследил за появлением экстремальных, эсхатологических мотивов – ситуации, когда «история выходит из берегов». Философское углубление темы проводится, по принципу исторической поэтики, в единстве жанрово-видово-поколенческой ипостасей. Воссоздана новейшая история горцев, отражена высота коллективного переживания.

О теоретической ценности монографии скажем особо. Она обусловлена тем, как ярко и полно показан жанросозидающий, формотворческий потенциал затронутой проблемы.

Почему часть книги, посвященная фольклору, отграничена от части, рассказывающей о литературной поэзии? Это объясняется следующим. «Фольклор переселения» создавался без исторической дистанции по отношению к событиям.

Проблематику поистине апокалипсическую он восполняет прямой эмоциональной фиксацией увиденного и пережитого – коллективным изложением потока народных бедствий. Эмоции питают присущий народным исполнителям талант импровизации, он обновляется в традиционных формах плача и причитаний (кюй, оплакивание и т. п.).

В литературный раздел включена поэма С. Мусукаевой «Зацветали яблони в Алма-Ате». Гастрономические галлюцинации ребенка в этом тексте использованы для того, чтобы прославить мужество матери, имевшей силы смотреть «в голодные глаза» рожденных ею детей. Запоминается и стихотворение «Верблюд», где голодные дети со смешанным чувством любопытства и отвращения смотрят на плюющегося верблюда.

Другая сторона темы – всегда присущее детскому возрасту бегство от реальности к мечте («Мой конь»). Мотив движения – «побег в мечту» и преждевременная взрослость маленького героя, необходимая для того, чтобы выжило, не погибло существо, страдающее от трагической разъединенности людей в условиях депортации.

Важное место занимает раздел, раскрывающий «художественную ойконимию» – метафизику «убиенных» горских поселений, которые обрели жизнь в поэтических текстах современных авторов.

Отдельный цикл портретов-очерков, органично включенный в состав сборника, развивает его концепцию: каждая из поэтических персоналий (К. Мечиев, И. Семенов, К. Отаров, К. Кулиев, Х. Байрамукова, О. Хубиев и др.) дополняет общую картину поэзии. Серия портретов воссоздает «слой», подобный национальной поэтической антологии, ибо тема депортации для всех карачаево-балкарских авторов онтологически значима.

Показано, что своей глубоко скрытой протестностью ограничиваемая цензурой Х. Байрамукова внесла, тем не менее, ясность и цельность в лирический характер своей героини. На примере ее лирических текстов Б. А. Берберов показал раздвоенность сердца переселенцев между двумя родинами – горной и степной, кавказской и киргизской. О. Хубиев («Блэй») воссоздал общую парадигму разлуки с родиной, используя прием удвоения пространства / времени в народной истории и трагедии карачаевских спецпереселенцев (Киргизия / мухаджиры на Ближнем Востоке).

Наиболее ярко поэтическая рефлексия на тему чужбины представлена в поэзии К. Кулиева, Т. Зумакуловой и более молодых поэтов – «детей репрессированных отцов» (А. Байзуллаев, М. Беппаев, М. Геккиев, С. Мусукаева и др.). Упомянем об особенно интересных и важных разделах.

В первую очередь о том, что посвящен Кайсыну Кулиеву, с присущими ему как бывшему кочевнику вселенскостью и чувством «другого» пространства (посвящения Карачаю, Киргизии и др.). Замечательно раскрыт мотив арбалета в поэзии Геккиева (квинтэссенция «сквозной темы» выселения). Проявления современного исторического самосознания соответствуют вызовам времени. Герой И. Маммеева исходит, как и герои других поэтов-фронтовиков, из конкретной ситуации, диктуемой военным долгом: оставив на форпосте врага свой «знак» – почерк, надпись победителя, он возвращается домой, отправляется вслед за своим народом. На наш взгляд, в монографии главное – пафос возрождения Родины, ощущение «равенства среди равных», столь ценное для попранного, но не сломленного отдельного человека, для истинно достойного поэтического слова.

Книга Б. А. Берберова наводит на мысль о целесообразности дальнейших, более широких по охвату, сравнительно-сопоставительных исследований в русле заявленной тематики. Плодотворно было бы сравнить карачаево-балкарское художественное осмысление темы депортации с ее интерпретацией у калмыцких, чеченских, ингушских, корейских, немецких художников слова для того, чтобы в итоге сложилась единая Книга Бытия репрессированных народов России в середине прошлого столетия.

Берберов Б.А. Тема народной трагедии и возрождения в карачаево-балкарской поэзии

(на материале устной и письменной словесности 1943–2000 гг.). Нальчик, 2011. 215 с.

***

Жаухар Аппаева
ПОЛЕТ НА ДЕРЕВЯННЫХ САНЯХ

Рецензия

Произведения молодого писателя Бурхана Берберова нередко появляются на страницах периодических изданий. Рассказы «Зов», «Запеленутые яйца», «Нанык и Медведь», повесть «Крик камня», пьеса «Деревянные сани», многие поэтические творения на карачаево-балкарском языке и в переводе на русский получили в прессе положительные отклики. Они свидетельствуют о своеобразии художественного мышления автора, о его желании найти собственный путь в искусстве. И это, судя по его произведениям, ему удается. Как одну из отличительных черт его творчества можно назвать синтез реального и ирреального, этнической конкретики и философских обобщений.

Особенно широкий резонанс вызвала одноактная пьеса Б. Берберова «Деревянные сани», опубликованная в московском журнале «Современная драматургия». Наверно, нелегко будет найти убедительную форму, адекватную сути этой пьесы. Герои Б. Берберова, одинокие, беспомощные старики Джаным и Тиним, что в переводе с карачаевского означает «душа моя», (это, собственно, не имена, а форма ласкового обращения друг к другу), несмотря на перипетии судьбы, всю свою долгую жизнь прожили душа в душу, никогда не разлучаясь друг с другом, но в полной изоляции от всего света. Воспоминания о минувшем столь сильны, что сумели вырвать их из живого мира и унести в «страну теней», куда они давно стремились, чтобы воссоединиться с умершим сыном. Средством ухода из реального мира для них должны послужить те самые деревянные сани, которые когда-то унесли в иной мир их мальчика. Не случайно они явились во сне Джаным. Из множества других: железных и золотых, больших и маленьких, - она выбрала именно деревянные – предзнаменование своей смерти. Джаным не только не боится своего конца, а, наоборот, чувствует себя счастливой, предвкушая радость встречи с сыном. Перспектива остаться без жены сначала сильно пугает Тинима. Их не сумела разлучить жизнь. Разлучит ли смерть?

Этим вопросом задаются не только герой пьесы, но и читатели, успевшие заинтересоваться столь необычной судьбой супружеской четы. Автору удалось затронуть глубинные сферы психической жизни своих героев. Лишь на первый взгляд кажется, что ситуация, обрисованная им, полна мистики. В действительности же, мысли и переживания стариков текут стройно, в строгом соответствии с логикой жизни и легко объяснимы.

Щемящей, незаживающей душевной раной стала для них гибель сына. Через всю жизнь пронес Тиним ощущение трагической вины за его смерть. Сделанные им на радость мальчику деревянные сани стали причиной его гибели. «Я родила сына, а санки, которые ты смастерил своими руками, погубили его», - укоряет жена мужа. И хотя оба верят в рок судьбы, не могут избавиться от чувства вины и обрести душевный покой. Для Джаным и Тинима мальчик был единственным смыслом их существования, и потому после его потери их души погрузились в глубокую мглу, столь кромешную, что они фактически умерли задолго до своей физической смерти. Их сердца охватило оцепенение, они утратили всякий интерес к реальной жизни и живут в застывшем прошлом. Сквозь невеселую картину их существования лишь иногда вырисовываются светлые сценки жизни, связанные непременно с их любимым сыном.

Горе родителей неизмеримо, но даже оно не способно заставить их забыть и о других, тоже драматических страницах своей биографии. Один из фрагментов их разговора позволяет автору выйти за пределы семейной трагедии и рассказать об исторической судьбе своего народа, пережившего депортацию. Отзвуки жизни карачаевцев на чужбине, возникающие в пьесе как яркие вспышки воспоминаний героев о минувшем, становятся главным фоном драмы. «Закрою глаза, - вспоминает свое детство Джаным. – И вижу наши горы, реки, как в сказке. Дом казался огромным, а двор целым государством… На орешнике висели мои детские качели… Я уже не маленькой была, когда наступила та страшная ночь. Нас загнали в эшелоны и повезли, как скот, из родных мест в далекую Азию. У всех детей сказка сразу закончилась. Детство высохло, как родник, из которого ушла вода… Сколько людей погибло в пути…»

В последние часы (а может, минуты) своего физического существования герои пьесы проживают одновременно в двух измерениях: земном и потустороннем. Пребывание в двух мирах до предела обнажает чувства этих двух, уходящих в неизвестность людей. Они давно тяготятся жизнью и с радостью ждут перехода в иной мир, который сулит им не смерть – они давно умерли, - а радость встречи с сыном. Для себя они решили, что соединиться с мальчиком они смогут, лишь отправившись в последний путь на тех самых деревянных санях, которые унесли в мир иной их сына. Как не смогла разлучить их жизнь, так не смогла разлучить их и смерть, ставшая не концом, а апофеозом их совместного сосуществования. И вот их души, соединившись в одно целое, покинули бренный мир, чтобы найти в космосе гармонию и умиротворение. Полет на санях сына стал для них прорывом в другую, высшую реальность. Этот переход в инобытие означал для них освобождение от временной земной оболочки, перевоплощение и обретение более совершенного типа сознания, которое, наконец, позволит им понять и оценить смысл страданий и невзгод, испытанных в реальном мире, и одновременно даст возможность познать вечную истину, к которой они стремились всю жизнь.