ПРО ТО, КАК СЖИГАЛИ КРЫМСКОТАТАРСКИЕ КНИГИ
[img]http://dg56.mycdn.me/image?t=0&bid=834935673309&id=834935673309&plc=WEB&tkn=*LAKxtimJ77LIP-49cRygw9yeMnM[/img]
[img]http://dg56.mycdn.me/image?t=0&bid=834935673309&id=834935673309&plc=WEB&tkn=*LAKxtimJ77LIP-49cRygw9yeMnM[/img]
Капитан Сеитнафе Топчы был одним из немногих крымскотатарских офицеров, которых было решено оставить в Крыму дослуживать свой срок. Как-то в свободное время он зашел во двор своей симферопольской школы. Там он увидел костер из крымскотатарских книг. Однако офицер, прошедший войну, был так этим потрясен, что на него обратили внимание те, кто суетился у костра. Несмотря на то, что Сеитнафе был в офицерской форме, они напали на него. Важнее погон и орденов была его национальность. Окружив боевого офицера, улюлюкая, толпа орала: “Он – крымский татарин! Гоните его, а еще советскую форму надел!”. Затем озверелые шовинисты сорвали с него погоны, растерзали гимнастерку с боевыми наградами, потом избили. Там же, у стен старой крымскотатарской школы, в дыму от трудно горевших книг (ФВ, д.143, л.31). Шамиль Алядин в своей автобиографической повести «Я – ваш царь и бог» описал аналогичную ситуацию, произошедшую с ним во время ареста в Крыму после демобилизации из армии: «Когда мы повернули на Советскую улицу, то я увидел напротив республиканской библиотеки огромный жарко пылающий костер. Высокое приплясывающее пламя высветило почти всю улицу, рыжие блики скользили по стенам домов, карнизам крыш. - Пожар, что ли? – обеспокоено спросил лейтенант. - Не-ет! – ответил сержант. – Книги сшигают! На их собачьем языке. Все до единой. Чтобы ничего татарского здесь не осталось.». Тогда молодой писатель вернулся с фронта и, не обнаружив семьи дома, как, впрочем, ни одного крымского татарина в Крыму, столкнулся с хамским и пренебрежительным отношением нового хозяина квартиры, который изрядно повеселел, смекнув, что это крымский татарин, и никакой закон его защищать не станет. Далее был арест, депортация вместе с другими демобилизованными и не обнаружившими свои семьи крымскими татарами и террор на государственном уровне. Описание бесправия красной нитью проходит через всю повесть. Собственно, само название определило как тему, так и содержание повести. Обнаружив измученных голодом жену и дочь и буквально спасши их от голодной смерти, Шамиль Алядин сталкивается с новыми унижениями, которые ярко иллюстрирует диалог с комендантом: «Комендант, не предложив мне даже сесть, откинулся на спинку стула и, барабаня по столу пальцами, более минуты сверлил меня взглядом. Потом небрежно взял мои документы, положенные солдатом на краешек стола. - Фамилия? - Там написано, - сказал я. Он окинул меня тяжелым взглядом и заорал: - Отвечайте, когда вас спрашивают! Пришлось назваться. Перелистывая документы он продолжал задавать вопросы касательно мест, где я воевал, когда демобилизовался, откуда прибыл, сверяя мои слова с тем, что написано. Затем составил протокол допроса, зачитал и потребовал расписаться. После чего предупредил: - Вы взяты на учет. Без моего письменного разрешения из района ни шагу! Понятно? - Не совсем. Я вернулся с фронта, имею награды… - Что вы все за недоумки какие-то, ничего не понимаете с первого раза?! Про фронт, про награды мне талдычите! Может, вас тоже на двадцать лет за Полярный круг отправить, чтобы научились все слазу понимать?! - Как вы со мной разговариваете? – не выдержал я. – С офицером, старшим по чину?! - Ха-ха!..- деланно рассмеялся он, поднимаясь с места и большими пальцами обеих рук вправляя под ремень гимнастерку. – Нашелся старший… Я для вас – царь и Бог! Зарубите это у себя на носу! Вопросы есть? Я думал только о том, как бы поскорее оказаться на базаре и вернуться домой с покупками. Вопросов у меня не было, и я повернулся к двери. - Стойте! – раздался у меня за спиной резкий окрик. – Я вам еще не разрешал идти! Вы все поняли? - Все. - Что именно вы поняли? - Народ наш оказался в нечеловеческих условиях… Он прищурил глаза, пронизывая меня ими насквозь: - Вас это не устраивает? К горлу подступил ком, мешая вырваться оттуда крику: «Как вы смеете? У меня умирают с голоду жена и ребенок! Если бы я не вернулся вчера, то уже не застал бы в живых!» Но, взяв себя в руки, я севшим голосом как можно спокойнее произнес: - Разрешите идти. - Вот так-то! Идите…» Трагедию крымскотатарского народа как предчувствовал Бекир Чобан-заде: Если и написанное мной и что-то показывает, так это изъяны, недостатки, судьбы, чувства истребляемого, разграбляемого, возможно сегодня, завтра уничтоженного крымского татарина; если когда-то историческая наука и займется Крымом, если когда-то крымский татарин будет искать крымского татарина, написанное мной окажется в центре внимания. Если же такого не случится, ничего страшного… Крымским татарином столько утеряно знамён, славы, земель, пусть и мои выстраданные бессонные ночи тоже затеряются во времени. Мне достаточно ощущения успешности написания этих строк… Если никто и не скажет, Татарский язык для меня снова велик, основателен, снова священен… Потому что в нем сокрыты переживания, джигитский язык тысячелетней истории моего джигитского народа… Будапешт, <1>919, Къанун-ы эввель (декабрь), 25 Rustem Qaraman
